Автор блога Wait But Why Тим Урбан написал о новом проекте Илона Маска Neuralink, то есть об интерфейсе будущего. Это такая тема, в которой без большой подводки об эволюции и устройстве человеческого мозга не обойтись.
600 млн лет назад никто ничем не занимался. Губка:
Проблема была в том, что ни у кого не было нервов. Без них нельзя двигаться, думать и обрабатывать какую-либо информацию. Живые организмы просто существовали, находясь на одном месте до самой смерти.
580 млн лет до нашей эры появились медузы. У них была первая в мире нервная система — нервная сеть.
— Чёрт, меня ударили. Передай всем.
— Окей. Но мне кажется, ты мог бы попросить немного по…
— Слушай, давай не сегодня.
Она позволяла собирать важную информацию об окружающем мире: где вокруг находились объекты, опасность или еда — и передавать её по цепочке во все части тела. Возможность получать и обрабатывать информацию позволила медузе реагировать на изменения в окружающей среде, то есть не просто бесцельно плавать и надеяться на лучшее, а увеличивать свои шансы на выживание.
Немного спустя появился более продвинутый организм — плоский червь. Он понял, что можно намного больше всего сделать, если в нервной системе за всё отвечает кто-то один — босс нервной системы. Босс находился в голове плоского червя, и все нервы в организме направляли новые сведения ему напрямую. Для этого они располагались не в форме сети, а вокруг центрального канала связи, который отвечал за передачу сообщений боссу и обратно.
— Хорошо, пара вещей на сегодня. Билл, скажи Джейсону открыть наш рот, чтобы попробовать заполучить больше еды. Все остальные, делайте так, чтобы наше тело извивалось.
— Босс, Грег хотел, чтобы я спросил вас, может быть, мы попробуем что-то другое вместо извивания?
— Мы же плоский червь, поэтому — нет.
Это была первая в мире центральная нервная система, а босс в голове плоского червя — первым в мире мозгом. Идею быстро подхватили остальные организмы, и скоро на Земле были уже тысячи видов, обладающих мозгом.
Со временем тела организмов становились сложнее, и у боссов появилось много работы. Лягушка 265 млн лет до нашей эры:
— Так, мне нужно сердцебиение, вдох и в то же время кваканье. Пол, спасибо, что заметил кузнечика на листке. Не забудь сразу же сообщить мне, если увидишь аллигатора, чтобы мы упрыгали в безопасное место.
— Но аллигаторов не будет ещё 228 млн лет.
— Это не важно, мы ведь в комиксе Wait But Why.
Через некоторое время появились млекопитающие. Их сердца тоже должны были биться, лёгкие дышать, но у них появилось кое-что, не связанное напрямую с выживанием — сложные чувства, такие как любовь, гнев и страх.
Мозг рептилии имел дело только с рептилиями и существами попроще. Поэтому у млекопитающих появился второй босс, который присоединился к «мозгу рептилии», чтобы обслуживать новые потребности. Это первая в мире лимбическая система.
Кстати, «мозгом рептилии» авторы популярной литературы часто называют часть человеческого мозга, отвечающую за самые базовые функции организма.
Грызун, 225 млн лет до нашей эры:
— Сердцебиение, дыхание.
— Так, чуваки, пара моментов. Давайте подальше держаться от Джима. Мне не нравятся его попытки доминировать. А ещё Тэмми как-то особенно хороша в последнее время. Давайте положим свои яйца ей на колено и посмотрим, что из этого выйдет.
Следующие 100 млн лет жизнь млекопитающих становилась всё сложнее и сложнее, пока однажды два босса не заметили появления нового члена команды.
Древесные млекопитающие, 80 млн лет до нашей эры:
Ранняя версия неокортекса у приматов была вроде неразговорчивого младенца. У больших обезьян он был уже ребёнком. У гоминид новый босс вырос до подростка со своим представлением о том, как всё должно работать.
Гоминид, 4 млн лет до нашей эры:
— Итак, ногти говорят, что им сейчас очень плохо. Нам действительно надо вскрыть этот кокос?
— Да, продолжайте попытки.
— Возможно, нам лучше взять тот острый камень и использовать его вместо своих ногтей.
Идеи нового босса оказались очень полезными, и он стал отвечать за создание инструментов, стратегию охоты и сотрудничество с другими гоминидами. Через несколько миллионов лет он вырос и стал мудрее. Его идеи становились всё лучше: он придумал, как не быть голым, управлять огнём и как сделать копьё.
Но самым крутым его трюком было мышление. Оно превратило человеческие головы в свои собственные маленькие миры. Человек стал первым животным, которое могло обдумывать сложные мысли, рассуждать и принимать решения, строить долгосрочные планы.
И затем где-то через 100 тысяч лет случился прорыв.
— Ух, мне очень нужна та острая серая штука, но она там наверху, где Боб. Весьма неудобно. Если бы был способ сообщить Бобу, что мне нужна эта штука, было бы проще.
— Хм… Парни, безумная идея. Напомните мне, когда в следующий раз увидите Боба, я хочу кое-что попробовать.
— Чёрт, мне снова нужна та острая серая штука, но она снова там наверху у Боба, а не у меня внизу. Стоп…
Человеческий мозг стал понимать: хоть звук «камень» сам по себе не был камнем, но его можно использовать как символ камня. Это был звук, связанный с камнем. Так человечество изобрело язык.
Скоро появились слова для самых разных вещей, и уже за 50 тысяч лет до нашей эры люди разговаривали на полноценном сложном языке.
Неокортекс превратил людей в магов. Он не только сделал человеческую голову удивительным внутренним океаном сложных мыслей, но и нашёл способ превращать мысли в символьный набор звуков и с помощью вибраций отправлять их в головы других людей, которые могли расшифровать звук и соединить идею со своим внутренним мыслительным океаном. Человеческий неокортекс долго думал о разных вещах, и теперь ему было с кем об этом поговорить.
Началась неокортексовая вечеринка. Они делились друг с другом всем: рассказами о прошлом, смешными шутками, сформировавшимися мнениями, планами на будущее.
Самым полезным был обмен тем, чему они научились. Если человек методом проб и ошибок выяснил, что определённый вид ягод вызывает 48-часовой понос, он мог с помощью языка поделиться этим знанием с остальным племенем. Он как будто скопировал урок и вручил копию всем остальным. Племя передавало этот урок своим детям, а те — своим. Вместо совершения одной и той же ошибки, люди передавали во времени и пространстве мудрость «держитесь подальше от этих ягод», которая защищала их от 48-часовой диареи.
То же самое происходило, когда кто-то из людей придумывал новый трюк. Один особо умный охотник, заметивший связь между созвездиями и ежегодной миграцией антилопы гну, научился определять количество дней, оставшихся до возвращения стада. Придумать такое способны немногие, но благодаря «сарафанному радио» все будущие охотники могут этим знанием воспользоваться. Это стало базовым знанием охотника.
Эти знания повышают эффективность сезона охоты. У племени появляется дополнительное время на подготовку оружия, что позволяет через несколько поколений одному умнику открыть способ создания более лёгких и плотных копий, которые можно метать намного точнее. И таким образом этот и все будущие охотники получают более эффективные копья для охоты.
Язык позволяет прозрениям самых умных людей накапливаться и через поколения создавать коллективную племенную башню знаний — «лучшие хиты» прозрений предков. Башня знаний устанавливается в головы нового поколения и становится отправной точкой, помогающей сделать новые открытия и вывести племя на новую ступень этой башни.
Рост знаний племени без языка и с языком:
Больше знаний прирастает по двум причинам:
Обмен знаниями — это грандиозное коллективное сотрудничество поколений. Через сотни поколений совет о конкретной ягоде превратился в сложную систему посадки длинных рядов кустов полезных ягод и ежегодного их сбора. Первоначальное прозрение о миграции антилоп стало системой одомашнивания коз. Инновация копья через сотни последовательных улучшений в течение десятков тысяч лет стала луком и стрелами.
Язык даёт группе людей коллективный интеллект. Он намного мощнее индивидуального интеллекта и даёт отдельному человеку такую же выгоду, как если бы он сам всё это придумывал. Мы считаем лук и стрелы примитивной технологией, но если бы Эйнштейн вырос в лесу без текущих базовых знаний, и мы попросили его создать лучшее оружие для охоты, которое он сможет, он не оказался бы достаточно умным, умеющим или знающим, чтобы изобрести лук и стрелы. Только коллективные человеческие усилия способны на это.
Способность коммуницировать помогла людям создать сложные социальные структуры, которые вместе с продвинутыми технологиями вроде земледелия и приручения животных со временем привели к осёдлому образу жизни и слиянию в супер-племена. Когда это произошло, башня знаний каждого племени стала частью большой супер-башни супер-племени. Массовое сотрудничество повысило качество жизни, и к 10 000 лет до нашей эры появились первые города.
Закон Меткалфа гласит, что «полезность сети пропорциональна квадрату численности пользователей этой сети». Визуализация закона на примере проводных телефонов:
То же самое справедливо и для людей. У двоих может быть одно обсуждение. У троих — 4 уникальных дискуссионных группы (3 диалога и одно общее обсуждение на троих). У 5 человек — 26. У 20 человек — 1 048 554.
Таким образом, городские жители получают преимущество не только благодаря основе, которую даёт супер-башня знаний. Согласно закону Меткалфа, количество возможных обсуждений взлетает на беспрецедентно высокий уровень. Больше обсуждений — больше столкновений идей и, как следствие, множество новых открытий и ускорение инноваций.
Люди придумали сельское хозяйство, у них появилось время для других идей, что вскоре привело к новому прорыву: письменности.
Историки считают, что люди стали всё записывать 5−6 тысяч лет назад. До этого момента коллективные знания хранились только в сети людских воспоминаний и передавались из уст в уста. Это хорошо работало для небольших племён, но большой объём знаний в большой группе людей поддерживать было сложно, и много знаний было потеряно.
Если язык позволял людям передать мысль из одного мозга в другой, то письменность превращала мысль в физический объект, например, камень, на котором она могла жить вечно. Когда люди начали писать на тонких листах пергамента или бумаги, огромные области знаний, передача которых из уст в уста заняла бы недели, могли быть сжаты в книгу или свиток. Башня знаний начала жить в физической форме, аккуратно упорядоченная на полках городских библиотек и университетов.
Эти полки вели к новым изобретениям и открытиям, которые в свою очередь превращались в новые книги на полках. Каждое поколение начинало с более высокого уровня знаний и технологий, чем предыдущее, и прогресс ускорился.
Кропотливо написанные от руки книги были словно сокровища, и доступ к ним, скорее всего, был только у элиты. Забавный факт: недавно мужчина закончил создание рукописной Библии, что заняло у него 13 лет. Представьте, сколько должна стоить книга, если её создание занимает столько времени и нет другого способа передать эту информацию.
В середине 15 века в Европе было всего 30 тысяч книг. Но потом случился прорыв — появился печатный станок.
В 15 веке Иоганн Гутенберг придумал намного более быстрый и дешёвый способ создания множества копий одной книги, чем раньше. Точнее, Гутенберг родился, когда 95% всего, что требовалось для появления печатного станка, уже было придумано. Он воспользовался этими знаниями и придумал остальные 5%. И, кстати, он не был первым. Печатный станок придумали китайцы столетиями раньше.
Печатный станок не был каким-то гениальным изобретением. Это всего лишь набор штампов с буквами и знаками пунктуации, который складывается в блок текста, красится чернилами и накладывается на страницу. В итоге получается одна страница книги с текстом. Пока у печатника есть в собранном виде все буквы для этой страницы, он может сделать сколько угодно копий. Но потом нужно потратить кучу времени, чтобы вручную переставить все штампы (так называемый «ручной набор») и получить блок текста для второй страницы.
Первый проект Гутенберга состоял из 180 экземпляров Библии, который занял у него и его работников 2 года. Сейчас сохранилось 49 экземпляров этой Библии, посмотреть на них можно в музеях больших городов.
Несмотря на простоту, изобретение способствовало огромному скачку в распространении информации. В течение следующих столетий технология улучшалась. В самом начале станок печатал 25 страниц в час, а в 19 столетии уже 2400. Как рассчитана скорость печати станка Гутенберга: за 2 года создано 180 экземпляров книги, каждый насчитывает 1286 страниц — это 317 страниц в день. Или 25 страниц в час при здоровом 13-часовом рабочем дне.
Книги массового производства позволили информации распространяться подобно лесному пожару. Они стали доступными, образование перестало быть привилегией элит, миллионы людей получили доступ к книгам, и уровень грамотности взлетел вверх. Мысли одного человека могли быть переданы миллионам людей. Началась эпоха массовой коммуникации.
Книги позволили знаниям пересечь границы, и региональные башни знаний соединились в одну огромную башню, устремившуюся в стратосферу.